Часть первая

Авария, как предисловие катастрофы

         

 

            О Чернобыльской катастрофе я узнал на третий день после случившегося. В то время я работал инженером Всесоюзного института по проектированию строительства атомных электростанций Министерства энергетики Союза Советских социалистических республик (СССР). В понедельник утром, по приходу на работу, я и все сотрудники слушали рассказ о чернобыльских событиях от очевидцев - наших коллег из группы рабочего проектирования на Чернобыльской атомной электростанции (АЭС). Многие, услышав взрыв около половины второго ночи, вышли на балконы своих квартир в городе Припяти. Они видели свечение в виде голубоватого луча, поднимающегося к небу из реактора четвертого энергоблока. Затем возник пожар, и была объявлена тревога. Люди, работавшие на АЭС, прекрасно понимали, что это могло означать. И их догадки впоследствии более чем оправдались. Кто мог, вывез свои семьи в субботу 26 апреля лесными и проселочными дорогами, пока районы аварии не оцепили военными подразделениями. Была отключена международная телефонная связь, а мобильной, в то время, как теперь, еще не пользовались. Оставшиеся жители оказались заложниками аварии. Все они ожидали решения советского правительства.

Когда прошел первый шок и стало понятно, что эта авария не имеет себе равных в ряду случавшихся ранее, необходимо было действовать практично и планомерно. Это непосредственно коснулось и персонала нашего института. Первая группа ликвидаторов, как их впоследствии стали называть, выехала в Чернобыль 1-2 мая. В это время меня не было в Киеве. Зная об изменившемся направлении ветра, я со своими родственниками на предстоящие праздничные и выходные дни выехал из Киева в Винницу. Благодаря этому мы менее ощутили действие первой радиационной волны. Кто мог тогда предположить, что впоследствии Винница войдет в тройку городов-лидеров Украины по радиационному загрязнению после Киева и Чернигова? Подтверждением может служить Справка о радиационной обстановке в областях республики Украина по состоянию на 15, 16 октября 1986 года (из архива Комитета Государственной безопасности Украинской Советской социалистической республики).

    Документальная фотокопия 1: Справка о радиационной обстановке в областях республики Украина по состоянию на 15, 16 октября 1986 года (из архива Комитета Государственной безопасности Украинской Советской социалистической республики)

Хотя из Припяти людей уже эвакуировали и продолжали это делать из сел в радиусе 30км, Киев работал в обычном режиме. Однако паника уже охватила и киевлян. Появились очереди к таксофонам (стационарный телефонный аппарат, с которого можно было сделать телефонный звонок на нужный номер). И не только к ним…

Я всегда по утрам ходил на работу пешком: от станции метро «Университетская» вниз по бульвару к площади Победы, мимо памятника Щорсу. И вот, в первый рабочий день после праздников, выхожу из метро, как всегда перехожу бульвар с левой его стороны на правую, и оказываюсь в «хвосте» огромной очереди. Мой мозг «прокручивает» различные варианты ее «происхождения». Первый - это, наверное, в хлебный магазин, он расположен чуть ниже по бульвару. Но такие очереди за хлебом, по рассказам родителей, были только в годы войны. И разве всего один хлебный магазин в Киеве? Второй вариант - очередь в какой-то другой магазин. Но ведь любых магазинов в столице множество! Третий - очередь к новому зданию железнодорожных касс напротив памятника Щорсу. И тут я понял: люди хотят покинуть Киев, или же вывезти своих детей, свои семьи. Значит, киевляне уже знают о серьезности произошедшей аварии. Моя догадка подтвердилась, когда я наконец-то подошел к зданию касс – люди во что бы то ни стало стремились купить билеты на поезда. Еще одну – несколько меньшую – очередь я увидел у авиационных касс в угловом здании на площади Победы. Уехать! Если не поездом, то самолетом. К тому же, самолетом можно улететь дальше. Такую очередь я видел только раз в жизни: ни ранее, ни потом – очередь в эвакуацию.

По рассказу работницы аэропорта «Жуляны» Людмилы Ратковны Довженко, в те дни дополнительно было выпущено 30 авиарейсов – самолеты с киевлянами улетали на безопасное расстояние от аварии. Сколько же их отправилось из главного аэропорта «Борисполь»? А Киевский железнодорожный вокзал пропустил в те дни из республиканской столицы 50 тысяч пассажиров.

Однако в Киеве продолжалась привычная жизнь, как будто рядом ничего не случилось. Детей принимали в детские садики, и они играли в песочницах, школьники ходили в школы и продолжались учебные занятия, взрослые продолжали ходить на службу и на работу. Но появились эвакуированные из Припяти, более известны стали факты происшедшего, начала «вырисовываться» правда. Интересно, обнародуют ли информацию об этой аварии? Скажет ли что-либо по этому поводу советское правительство? Об этом я узнал позже – 14 мая 1986 года в пионерском лагере «Сказочный». Расположенный в 28 километрах от АЭС на берегу Киевского моря в тени огромного соснового бора, бывший пионерский лагерь стал базой эксплуатационного персонала атомной станции и сотрудников нашего института.

Чернобыльская атомная электростанция находится на самом севере Украины, в Киевской области, около впадения реки Припять в реку Днепр. В 112 километрах южнее - Киев, а в 100 км восточнее - Чернигов. С пуском 21 декабря 1983 года и освоением мощности четвертого энергоблока, АЭС стала одной из крупнейших не только в СССР, но и в Европе. По мощности она уступала тогда только двум АЭС мира: японской «Фукусима», где работало 6 блоков с суммарной мощностью 4,7 млн.кВт, и французской «Бюже», имеющей 5 блоков (4,35 млн.кВт).

Сказать, что я хотел ехать на ликвидацию последствий аварии на ЧАЭС, было бы неправдой. Я понимал возможные последствия действия радиации на организм человека. Я был самым молодым из коллег своего отдела. И я поехал первым на разведку «боем».

  Фоторепродукция 1: «Солнечный автопортрет» 26 апреля 1986 года

            Этот фотопортрет сделан 26 апреля 1986 года в Киеве, когда я еще не знал о Чернобыльской трагедии.

Наша группа отправлялась от института второй, и мы выехали в Чернобыль утром 11 мая 1986 года. В ней я также оказался самым молодым, а значит - самым неопытным. И этот факт сыграл для меня положительную роль в дальнейшем. Мы знали о своем задании и пункте прибытия лишь теоретически. Практическую обстановку предстояло осмыслить и оценить на месте, решения принимать оперативно по ходу происходящих событий. Никакой информации от нашей первой группы мы не имели. Люди пока работали в «зоне» и мы должны были их сменить. Еще в Киеве заехали в магазины и купили продукты в виде «сухого пайка» (консервы, воду в стеклянных бутылках и что-то еще). Первоначально нас было пять человек, и ехали мы директорской «Волгой». Приехали в лагерь днем, расположились в том же домике, где и наши предшественники. Пообедали, сообщили о своем прибытии и через некоторое время встретились с людьми – первопроходцами. Они с радостью и как-то даже поспешно передали нам дела и уехали домой в Киев. Так началась наша вахта.

Утром мы переоделись в спецкостюмы (обувь – белые тряпочные ботинки, нательное белье, хлопчатобумажный комбинезон или куртка и брюки, белая шапочка на голову) и нам выдали армейские респираторы. Мне достался или подошел по размеру белый комбинезон, в котором работали операторы и обслуживающий персонал действующей АЭС.

Солнце уже поднялось высоко – был прекрасный, теплый и солнечный весенний майский день. Мы ехали в городок Чернобыль, я сидел рядом с водителем. И до сего времени помню эту дорогу на АЭС, утро 12 мая 1986 года – поистине незабываемые впечатления. По прямой от ЧАЭС до нашего пристанища - 28 км. Это зона отселения. Солдаты ограждают ее колючей проволокой. Мы едем по дороге в 30-километровой зоне. Людей отселили либо в конце апреля, либо в первых числах мая. Но еще заранее здесь готовились встречать праздники: День солидарности трудящихся, День Победы в Великой Отечественной войне. Эти праздничные даты были выходными днями и торжественно отмечались в Советском Союзе. Проезжаем села: одно, другое, третье… Везде алые флаги, транспаранты, празднично убранные домики и сельские центральные площади. Поселок Опачичи - центральная улица до сих пор украшена красными флажками. Поселок пуст, но на улицах еще Первомай. Буйство красного на фоне сияющей голубизны неба, радостные «брызги» зелени деревьев и кустарников. Щедро цветут сады - белым и розовым. Встречаем нескольких собак, пару раз дорогу перебегают куры, на околицах сел видим три гнезда аистов - птицы высиживают птенцов. Хозяева уехали, а собаки остались сторожить дома и хозяйство. Тридцать километров райской природы - и ни одного человека. В полях никого, села пусты, закрыты ставни на окнах и ворота во дворы. Тридцать километров полного безлюдья.

 Фоторепродукция 2: «Дорога на АЭС», 1988 год

Двенадцатого мая прочитаю во вчерашней газете «Известия» о ситуации в районе Чернобыльской АЭС: «Сейчас здесь стоят пронзительно солнечные дни. Киев, его пригороды, не раз воспетые за особую весеннюю красоту, действительно чаруют. И во все это великолепие совершенно не вписывается мысль об опасности, что притаилась внутри атомного реактора в недалеком Чернобыле» («Известия» от 11 мая 1986 года).

К весне 1986 года на Чернобыльской АЭС действовали четыре энергоблока, заканчивалось строительство пятого и продолжалось строительство шестого. Каждый энергоблок состоял из ядерного реактора и двух паровых турбин. Все четыре реактора однотипные - РБМК-1000.

     Схема АЭС

Это схема станции, показан разрушенный блок 4-го реактора, фундамент под «саркофаг» и планируемый в перспективе сам «саркофаг».

По-моему, мы расположились работать в одной из чернобыльских школ или ПТУ (профессионально-техническое училище) в центре городка – здесь был штаб строителей. В этом же здании позже организовали для «ликвидаторов» медицинский пункт - вахту несли медики из Москвы. Моим первым заданием был проект здания санитарно – пропускного пункта для людей, отработавших смену и вернувшихся на отдых в «Сказочный». Может быть, до этого и существовали определенные санпропускники. Возможно, к тому времени уже были разработаны и некоторые их типовые проекты. Но мне проектировать помещение такого назначения еще не приходилось. Теоретически я разделил его на зоны: «чистую» и «грязную». Затем выделил женскую и мужскую зоны, разделил «грязный» радиационный контроль и «чистый» контроль, отделил «грязную» одежду от «чистой» одежды. Дело пошло. Над этим проектом я работал дня три-четыре. По утрам мастер строительства сообщал мне, какой металлопрокат имеется у него на строительной площадке. Все понимали, что другого не будет. И мне приходилось применять в проекте то, что имеется в наличии, а монтажникам – из этого возводить сооружение. Проектирование и монтаж шли параллельно. Вечером, когда уже смеркалось, я отдавал мастеру эскизы проекта на предстоящий день работы. А следующим вечером все нарисованное мной вчера уже было сделано. Такой плодотворный труд вдохновлял всех: и рабочих, и нас.

Об этом можно было прочитать в газете «Правда» от 9 мая 1986 года: «…на станции, где сейчас работают сотни специалистов, среди них многие прибыли для ликвидации последствий аварии со всех концов страны. Работают они мужественно и самоотверженно.

Лишь одним словом можно определить то, что делают сегодня те, кто трудится в зоне атомной станции, - подвиг. Это подвиг тысяч людей, которые в трудные минуты, часы и дни с честью выдерживают испытание, выпавшее на их долю».

 

Штаб строителей напоминал улей. Везде много техники: и строительной, и военной. Часто руководители всех рангов, проектировщики, инженеры посещали на бронетранспортерах ПЕРВУЮ зону (очаг разрушений). Было много пыли. Только налаживался процесс влажной уборки помещений штаба. У входа – на пост заступил с прибором дозиметрист.

 

Четвертый день в зоне – врачей еще не видел.

 

В воздухе постоянно жужжат вертолеты.

 

Ночевать возвращаемся в наш «Сказочный» лагерь. На контрольно-пропускном пункте лагеря уже начали получать свежие газеты.

 

В селах пусто. Люди эвакуированы. По тем приметам, как оставлены дома, можно судить о характере их хозяев. Люди оставляли свои жилища спокойно, готовились к эвакуации обстоятельно, организованно.

 

В зоне появились войска химической защиты, техника. Начали проводить дезактивацию домов.

 

Мы заметили, что кур на подворьях становится меньше. Возможно, охраняя своё хозяйство, собаки поедают «чужих»? Есть еще и коты, они уже сидят рядом с собаками.

 

На дорогах появились трупы собак. Почему псы бросаются под колеса? Хотят встретить своих хозяев?

 

Собаки начали питаться свежими трупами своих сородичей и котов, сбитыми на дорогах. Раньше их кормил человек. Животные дичают.

 

В Чернобыле много офицеров, солдат. В основном все в спецодежде. Людей можно узнать только по их глазам, все остальное – одинаково.

Наша группа разработала еще несколько проектов для разрушенного четвертого блока: фундамент под защитную стену реакторного отделения (важно было в первые дни защитить людей от прямого воздействия жестких радиационных лучей) и очень оригинальный метод разделения общего машинного зала третьего и четвертого блоков. Третий блок по-прежнему работал, хотя уровень радиации в машинном зале значительно изменился. Вот почему потребовалась разделительная стена – четвертый блок необходимо было локализовать. В качестве основы опалубки для монолитного бетона мы предложили использовать железнодорожный состав, а бетон подать по трубопроводу, смонтированному на этом же составе. Ограждающую конструкцию опалубки смонтировали по принципу самоопускающейся. Трудность состояла в одном крановом подъеме для раскрытия замков опалубки. Все остальные операции происходили самостоятельно, без людей. Но военные специалисты справились с этой «трудностью», хотя радиационные поля в зоне монтажа были настолько жесткими (а по правде – смертельными), что люди там не могли работать вообще. Газета «Труд» от 11 мая 1986 года отметила наш первый проект одной строкой: «Ведутся работы по дополнительному укреплению основания реактора».

В первый день работы медпункта в Чернобыле я прошел экспресс-анализ крови, раз уж в Киеве этого сделать не успел. После моей первой чернобыльской вахты в мае 1986 года я обратился в свою районную поликлинику на Оболони в Киеве и сдал кровь на анализ для сравнения. При этом специально ничего не сказал медикам, откуда я приехал. Анализ показал резкие изменения в составе крови, упал гемоглобин. В институте меня заставили такие анализы делать еженедельно. Но через месяц-полтора кровь восстановилась. Интересно, какую дозу радиации я получил в мае 1986 года?

 

  

Документальная фотокопия 2: цитата 1 из статьи министра здравоохранения УССР А.Ю. Романенко, напечатанной в газете «Вечерний Киев» 20 мая 1987 года

А при значительных отклонениях в формуле крови за 11 дней?

В то время нам на всех выдали одну накопительную пластинку. Но мы не работали толпой на одном месте. Помнится, что к концу нашего пребывания в зоне эту пластинку уже никто не нашел. Хотя вице-президент Академии медицинских наук Союза Советских социалистических республик (АМН СССР) Л. А. Ильин на встрече с представителями «крупнейших информационных агентств, газет, телевидения из социалистических стран и США, Швеции и Японии, Италии и Канады, Кувейта и Франции, Финляндии и ФРГ» говорил: «Все, кто находится в зоне АЭС, обеспечены средствами индивидуальной защиты. Как председатель Национальной комиссии по радиационной безопасности могу со всей ответственностью сказать, что мы ведем жесткий контроль, исключающий переоблучение персонала и всех, кто сейчас в Припяти» (газета «Правда» от 10 мая 1986 года в статье «От Чернобыля до Киева»). В медпункт мы забегали каждый день – пожаловаться на самочувствие, или сказать, что все нормально, получить две таблетки йодистого калия, чтобы не допустить замещение в организме йода его радиоактивным изотопом (йодом-131, 135).

Информацией о радиационных полях в районе АЭС и Чернобыля я в полном объеме не владел. Хотя карту радиационной обстановки площадки четвертого блока наша группа делала ежедневно. Проезжал зону и делал замеры наш руководитель - В.М.Чернышенко. Я благодарен ему за это самопожертвование. В ПЕРВУЮ зону он ни разу не направил ни одного своего подчиненного – принимал «огонь» на себя. Мне иногда приходилось наносить результаты этих замеров на карту. Вот тогда-то первый раз я узнал, что такое сердечная боль.

Недаром радиацию называют «белой» смертью. Теоретически, умом вроде бы понимаешь, но ее не видно, и страха нет. А когда видишь цифры в каждом квадратике и эти цифры – не микро- и миллирентгены, а десятки, сотни и тысячи рентген в час, осознаешь – это убийственная доза. Тогда приходит страх, как самозащита организма. Но мозг все берет под контроль, и со временем уже не страшно и опасности как бы нет, и день солнечный, теплый, прекрасный, и жить хорошо. Теоретически полученная мной радиоактивная доза позволяла мне прожить еще год. Но всякая теория проверяется практикой. Мне тогда исполнилось 27 лет, и такая теория меня не устраивала. Я еще не один раз бывал в Чернобыльской зоне 1986 – 1990-х годов. И этот теоретический расчет был самой приятной моей чернобыльской ошибкой.

Мы жили в «пионерских» домиках, уютно расположившихся среди сосен. Утром подъем в 6 часов, затем завтрак в 6:30 типа «что-то пили, как-то ели». Продукты питания мы получали «сухими пайками». Их выдавали всем работающим в зоне. Помнится мне, что на человека в день полагалась одна банка сгущенного молока, банка тушенки и хлеб - это кроме всего остального. А чайник и вода в домике были. К тому же мы привезли с собой консервы.

В 6:45 часов выезд в Чернобыль – в штаб строительства. В первое время нашего пребывания на вахте, а это вторая-третья неделя после аварии, мы ходили на обед, как и все, кто успевал, в столовую города Чернобыль. Население эвакуировали. Помещение столовой, ее оборудование «захватили» и «оккупировали» военные – там развернули военную кухню. И в вопросе питания царил настоящий чернобыльский «военный коммунизм». Мы мыли руки, подходили к раздаче, получали еду. Обед для всех был бесплатным и стандартным - первое блюдо (в основном, суп), на второе каша с мясом (много тушенки), и компот с хлебом. Съедаем и уносим посуду. Если этого для кого-то оказывалось мало, можно было все повторить. Но те люди, которые приходили позже других, могли остаться и вовсе без еды. Кажется, раз или два такую диету «примеряли» на себя и мы.

Возвращались в «Сказочный» мы в лучшем случае к 22 часам на случайных для зоны машинах, т.е. в «грязном» транспорте – другого не было организовано. Конечно, дома прежде всего нужно было помыться после рабочего дня. Несмотря на то, что вода была холодной, прямо из скважины (зато «чистой»), я мылся до пояса. Первым делом мыл голову – радиоактивная пыль в волосах увеличивала «дозу» для мозга. А ужинали мы вечером опять же в домике.

Много слухов, анекдотов («Если хочешь быть отцом…свинцом») и других рассказов было в то время и в первый год после аварии о пользе алкоголя для выведения радиации из организма. Не могу этого подтвердить, не хочу и опровергать – это не в моей компетенции. Могу сказать только, что после работы за ужином мы все выпивали порцию спирта, который привезли с собой для «технических» целей. Это снимало стресс, давало возможность уснуть и отключиться. Кроме этого я каждый день перед сном минут пять стоял на голове. После этого был достаточно расслаблен, мог спать. Все это помогало при сильной ядерной усталости (она ощущается намного раньше и глубже, чем обычная при таком же объеме работы), когда першило в горле, была сухость, кашель, головная боль, зуд кожи и металлический привкус во рту. Металлический запах воздуха сильно ощущался и в самом Чернобыле.

Перед сном я прогуливался берегом Киевского водохранилища. Какая тишина и покой! Над водой – молодой месяц и звезды. Их отражения мерцают в тихих всплесках волн. Падает с неба звезда и тихо тонет в воде. Я успел загадать желание… Нужно справиться со всем этим и жить дальше. Земля так прекрасна!

Сон с 0:00 до 6:00 часов, а утром все повторялось.

Просыпались от пения птиц в лесу и доносившегося с берега концерта местных лягушек. Красота великолепного восхода неописуема.

Но в 6:45 часов очередной выезд в Чернобыль.

15 мая в штаб не поехал. Необходимо было встретить транспорт с документацией, и наступила моя очередь дежурить в лагере. Утром с Леней Линшиц мы сходили в «баню». Вода там была: и холодная, и горячая, но раздельно. Сменили белье. Получили чистые шапочки, обули чистые белые ботинки. Первый раз в зоне посмотрел на себя в зеркало, причесался, побрился.

Сейчас в лагере тихо, почти никого нет, все в зоне. За окном поют птицы. Благодать! А в кармане уже новый, еще запакованный респиратор. Завтра такого отдыха уже не будет.

Позже, уже в последние дни нашей вахты было организовано питание в обычной столовой с более разнообразным меню. Я уже не помню, как происходил процесс питания, кажется, по талонам и по-прежнему бесплатно. Вспомнил в связи с этим один интересный эпизод.

Неподалеку от здания, где мы работали, жила довольно-таки крупных размеров свинья. Она часто лежала в пыли у крыльца и грелась под ласковыми лучами солнца. К ней уже все привыкли, считали ее «аборигеном» и частью состава «ликвидаторов». И вот однажды в столовой впервые появляется свинина на обед. И каждый, кто получал тарелку с мясом, подходил к окну и смотрел, лежит ли «наша» свинья в пыли? Во-первых, она была уже достаточно радиоактивной, во-вторых, это была уже «наша» свинья – «боевая подруга» и съесть ее никто не хотел. В это время в Припяти замеры радиоактивности свиньи показали значение в 50 рентген/час. К общей радости всех в окно смотрящих, «наша» хавронья по-прежнему лежала в пыли. Поэтому обед оказался сытным и дружно съеденным.

И если уже досказывать эту историю до конца, то нужно упомянуть о погоде. Потому, что однажды мы видели эту свинью не в пыли, а в грязи. В какой-то из дней что-то просмотрели наши метеорологи, и в Чернобыле прошел ливень. Несмотря на то, что тучи от 30-километровой зоны отчуждения отгоняли и старались не пропустить в зону реактора. С этим ливнем связаны и мои самые страшные воспоминания о тех днях. На окраине зоны отчуждения, которую к тому времени уже успели огородить колючей проволокой, под этим ливнем с радостью и смехом танцевали трое маленьких детей. А взрослых рядом не было. Как они там оказались? Что делали? Почему сами? Я не знаю ответов на эти вопросы. Чернобыльский дождь. Радиоактивный чернобыльский дождь. В радиоактивной чернобыльской зоне. И танцующие дети. Под дождем. Это страшно.

            Фоторепродукция 3: «Чернобыльский дождь», 1989 год   

На открытом воздухе мы надеваем респираторы. А в транспорте – тем более! Дышать в них тяжело, жарко. В помещении хочется работать без них. Но на третий день пребывания в зоне надеваю «лепесток» (респиратор облегченного типа, который может задерживать небольшое количество крупной пыли) и в помещении. Много пыли – радиоактивной пыли. По утрам сами проводим влажную уборку в рабочем помещении. Главное – чистота. Пыль не должна попасть внутрь наших организмов. Моем руки сотню раз в день.

Если всем говорили, что в первые часы и дни трудно было оценить сложную обстановку на АЭС и в зоне аварии, то специалисты, работавшие там или прибывшие на место аварии и увидевшие случившееся, трезво все оценили и сразу поняли серьезность ситуации. Это был взрыв. Маленький атомный взрыв. Однако академик Г. Арбатов на страницах газеты «Правда» от 9 мая 1986 года в статье «Бумеранг» писал: «…мир - от Великобритании и до Японии - был напуган радиоактивным выбросом, происшедшим даже не в результате ядерного взрыва - его не было, а в результате аварии на АЭС…»

И если на японские города Хиросиму и Нагасаки в 1945 году были сброшены урановые ядерные бомбы, то в Чернобыле в результате химических и физических реакций, происходивших до и после взрыва, в атмосфере оказался весь спектр радиоактивных химических элементов таблицы Менделеева. И все люди, работавшие в зоне, это понимали. Если атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, весила четыре с половиной тонны (вес радиоактивных веществ, образовавшихся при взрыве, составил четыре с половиной тонны), то реактор четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС вышвырнул в атмосферу пятьдесят тонн испарившегося топлива, создав колоссальный атмосферный резервуар долгоживущих радионуклидов. По сути, это десять хиросимских бомб и еще около семисот-восьмисот тонн радиоактивного реакторного графита, осевшего в районе аварийного 4-го энергоблока.

Позже появились и такие точки зрения:

 

Документальная фотокопия 3: цитата 1 из интервью медиков УССР в статье «Здоровью людей ничего не угрожает», напечатанного в газете «Вечерний Киев» 21 апреля 1987 года

 

Документальная фотокопия 4: цитата 1 из документальной повести Игоря Тогобицкого, опубликованной газетой «Киевский Вестник» за 23 апреля 1993 года (мр/ч - миллирентген/час) 

Помню, одним из сказочно теплых и тихих вечеров в «Сказочном» я проходил мимо центрального въезда и видел, как около полуночи возвратился на отдых Василий Трофимович Кизима, в то время работавший начальником строительства Чернобыльской АЭС. Худой, голодный и со сверкающими глазами (очевидно, не спавший уже несколько суток). Одна из женщин, работавших во временном лагере энергетиков, пробежалась по домикам, в которых еще не спали люди, и нашла ему тарелку борща! А утром, когда мы уезжали в Чернобыль, его уже не было – уехал на площадку аварии с рассветом. Люди не щадили себя и свое здоровье. Атомщики понимали возможность еще одного взрыва и делали все возможное, чтобы его предотвратить.

Следует также упомянуть, что взорвался энергоблок №4, спроектированный специалистами института Гидропроект, с расположением взрывоопасного прочноплотного бокса и бассейна-барбатёра под атомным реактором.

Очень упрощенно активная зона реактора РБМК (реактор большой мощности канальный) представляет собой цилиндр диаметром около четырнадцати метров и высотой семь метров. Внутри этот цилиндр плотно заполнен графитовыми колоннами, в каждой из которых имеется трубчатый канал. В эти-то каналы и загружается ядерное топливо. С торцевой стороны цилиндр активной зоны равномерно пронизан сквозными отверстиями (трубами), в кото